Агарков А. Е.

Где ты, Билли?

Я стоял на широком листе лопуха, и он чуть-чуть, едва-едва, еле заметно покачивался подо мной. Это было удивительно. Наверное, весил я в то мгновение ничуть не больше воробья. И чувство невесомости приятно кружило голову, манило в полёт.

Чертова трясогузка – а это была она – цвиркнула завистливо, пролетая. Дёрнулся за нею взглядом, и следом – удар в мозжечок, как крепкий подзатыльник, кинул меня на стену. Вес мой обрушился на меня – с хрустом подломился лопуховый лист, ступни жёстко приняла почва, подогнулись колени, и фейс разбитым носом пометил кирпичную стену направлением падения. То была размытая, растрескавшаяся и проросшая лопухами бетонная отмостка.

Я упал, прыгая из окна второго этажа, но я был жив, я был цел, и я был на свободе. Эти ощущения затмили красоту полёта. К мыслям – а что это было? – вернулся, когда механической походкой робота мял траву, огибая карьер. Это была левитация. Я разжал пальцы, преодолел три метра свободного падения и плавно опустился на лист лопуха. Настолько плавно, что он чуть прогнулся, чуть качнулся и удержал меня на широкой ладони. Значит, я и без браслета могу управлять силой антигравитации. Впрочем, ничего удивительного – Билли говорил: оптимизатор лишь пробуждает хранящиеся в генетическом коде и в клеточной памяти способности.

Третий день в сознании, третий день не справляю естественные надобности. Это значит, организм усваивает всю без отходов поступающую пищу – ну, разве только крысиную похлёбку отринул да средство для очистки ванн. Недостаток влаги и питательных веществ восполняется через кожу и лёгкие – только этим можно объяснить отсутствие жажды и голода. Когда и как появились способности – прежде не замечал, сняв оптимизатор. Ответ, увы, печален – следствие черепно-мозговой травмы.

Сунул два пальца в «подставку для чернильницы», ощупал - вот она первопричина.

Пришла мысль, которой улыбнулся: вооружиться молотком и переделать этот дрёбанный мир. Первый удар суке Борисову – мигом станет человеком.

Впрочем, о чём я? Удар молотка сместил какие-то ткани головного мозга, что-то где-то перемкнул. Один шанс на миллион, что такое может произойти вторично. Не думаю, что самый опытный нейрохирург со всей имеющейся подручной аппаратурой сумеет разобраться, что к чему – нужен Билли. Этот пройдоха до всего докопается. И тогда что – прощай эра оптимизаторов? Человечество само себя перенастроит.

Загрузив контуженную идеями, брёл, между тем, берегом карьера, потом полем, доковылял до шоссе. По пути несколько раз падал из-за вертлявой бестолковки, отлеживался, тормозя карусель, и вновь поднимался.

Движение на автотрассе достаточно интенсивно, чтобы можно было рискнуть на безбоязненный переход, да ещё с моей крейсерской скоростью. Присел в кювете весь в раздумьях.

Что делать?

Мимо проносились машины, взгляд невольно следовал за ними, и меня от подзатыльников бросало то на левый бок, то на правый. Хуже, если на спину – когда вперёд, я успевал упереться ногами.

Может лечь у обочины – кто-нибудь да подберёт. Только подумал, завизжали тормоза – чёрный джип «Cherokee» дал задний ход. Молодой человек, прилизанный как денди, принял участие:

- Что, папаша, в город? Фу, да ты какой-то странный.

Вернулся в авто:

- Сиди здесь. Я сейчас «скорую» наберу.

Прижал мобильник к уху и дал по газам.

Нужна мне твоя «скорая»! Они меня точно в «психушку» свезут, а оттуда не сбежишь.

Решился на отчаянный шаг – на четвереньках через шоссе. Так я могу, уткнувшись взглядом вниз, контролировать седовласую от закидонов. А ещё лучше - закрыв глаза.

Так и сделал - закрыл глаза и на четвереньках шлёп-шлёп-шлёп.

Асфальт должен быть горячим - солнце в зените, но я тепла не ощущаю, а вот гудрон липнет к ладоням и брючинам.

Чувствую нарастающий гул и колебание почвы – какой-то многотонник шпарит. Ка-ак он щас по мне прокатит дорожным катком, только косточки хрумкнут.

Рёв двигателя, шум колёс, вой клаксона – удар воздушной волны, и мелкий галечник с обочины трата-та-та по мне. Уф, пронесло! Перепугал водилу до смерти и ползу дальше. Глаз не открываю, а то не совладать с чёртовым любопытством.

С другой стороны шум шин по асфальту, а двигателя не слыхать. Иномарочка, делаю предположение – смотреть боюсь. Визг тормозов. Топот бегущих ног.

Надо бы, но разве смоешься. И когда он кончится, проклятый асфальт - уж не кругами ли ползаю?

Только подумал глаза открыть, удар ногой в грудь опрокинул моё более-менее устойчивое равновесие.

- Сука поганая! Сто грамм выпьет и на четвереньки. А мне за тебя на нары?

Второй удар в плечо и тоже ощутимый – скользнул спиной по асфальту, и затылком ощутил гравий. Конец дороги!

Открываю очи, вижу летящую в лицо лакированную туфлю. Нет, не брошенную – была она обута на крепкую ступню, и обладатель сей намеревался окончательно испортить мой многострадальный фейс.

Да сколько можно!

Рукой за пятку, другой за носок – одной дёрнул, другой подкрутил. Он у меня не только опору потерял, взорлив над землёю, а ещё и перевернулся в воздухе, и мордой в асфальт. Успел только заметить толстая она у него, наглая и молодая.

- Ромка! – второй бежит от джипа, с явным намерением прилечь рядом. – Ах, ты сука позорная!

Это он мне. И достаёт пистолет, маленький, воронёный и – что-то подсказывает – настоящий.

- Щас, тварь, мозги вышибу!

Лежу в позе римского сенатора, наблюдаю. Страха ничуть. Не потому, что уверен – он не выстрелит, а знаю – не попадёт. Будто оптимизатор вновь на моей руке – такая по телу растеклась уверенность. Даже скажу, самоуверенность – хочется встать, дать по шее юнцу со шпалером, сесть в джип и прокатиться к дому с ветерком. Да вот беда – вставать-то мне нельзя. Чёртов вестибулярный аппарат - что в тебе разладилось? где отпаялось? - ведь лежа-то себя нормально ощущаю.

Ромка поднялся – нос разбит, на лбу и щеках асфальт отметился гудроном. Побрёл, поникнув, к приятелю, а потом как бросится на него.

- Дай, дай я его пристрелю!

Некоторое время они борются, и звучит выстрел. Ромка опять падает и хнычет.

- Падла, ты мне ногу прострелил.

Мне это кино начинает надоедать.

Переползаю обочину, скатываюсь в кювет. Ещё несколько усилий, и сумрачный от лиственной густоты, но весёлый от птичьего гомона лес укрывает меня.

Погони, думаю, не будет.

Полем идти было проще – ландшафт однообразнее. А тут каждое дерево в глаза лезет, выпятиться хочет. В подлеске, траве под ногами что-то краснеет, чернеет, в рот просится – как тут уследишь за глазами. И не закроешь – мигом лоб расшибёшь. Впрочем, что там жалеть – хуже не будет. Так и петлял меж берёз, будто заяц по первому насту.

Видимой границы между кладбищем и лесом не было. Сначала редкие могилки меж деревьев, потом нечастые деревья меж оградок, и, наконец, сплошные кварталы усопших жителей с кустиками сирени, тонюсенькими берёзками, сосенками или рябинками рядом с надгробьями. Здесь идти было проще – за оградки держался, головой не вертел. Проходы узкие, прямые – можно и глаз не открывать.

Да только оконфузился – на бабку, слонявшуюся по кладбищу, чуть не наступил. Слышу шелест, шорох, шёпот. Открываю глаза – старая пятится, крестится и бормочет.

Так представьте себя на её месте – безлюдное кладбище, и, вдруг, откуда ни возьмись, пугало огородное, в мятой перепачканной одежде, с чёрными ладонями и дыркою во лбу, закрыв глаза, накатывает. Как ещё бабушку кондрашка не хватила?

Что сказать, как утешить? Плюнул и в сторону пошёл – черти тебя носят!

Да только все мои повороты нынче плохо кончаются. Швырнуло меня в бок сначала, а потом спиной через оградку – только туфли сбрякали друг о дружку в воздухе.

Бабка мигом успокоилась – картина-то ясная.

- И-ии, нажрутся и бродют, черти вас забери.

И плюнула в мою сторону, и побрела прочь.

Этот инцидент навёл на мысль. Ну, ладошки не отмыть – проще их в карманы спрятать. А вот черепно-мозговую….

Содрал с венка траурную ленту, сложил вдвое и перевязал голову – получилось что-то вроде панданы.

Двигаем дальше.

Дорога от кладбища одна, город знаю, как пять своих пальцев – дойду, обязательно найду дом на Сиреневой улице, обниму Наташу, поцелую Катюшу, надену браслет, переверну этот мир, и долго-долго буду трясти. Другого обращения он не заслуживает.

На дорогу вышел с посохом в руке. Ну, посох не посох, палка от оградки, а функцию свою исполняет. Тук-тук, тук-тук – раз по асфальту, раз по гравию – иду по обочине, закрыв глаза, и путь себе прощупываю.

Заслышав шум машины, спустился в кювет, сел передохнуть.

Вобщем-то не устал, физически, по крайней мере, а вот с душою нелады. Расстроились струны её, какую не тронь – фальшивит. Что я плёл тогда Билли? Мол, обрыдла твоя опека, надоела, хватит – хочу своим умом пожить и в этом мире. «Не скучно будет одному среди непосвящённых?» - спросил он. А я? «Мне нет, а ты себе найдёшь другого – вон их сколько, Лёшек Гладышевых в параллельных мирах – и посвятишь». Обидел друга, эгоист. Понадеялся на себя и влип. Поделом – хлебай теперь дерьмо полной ложкой.

Я, Билли, так думаю, если выпутаюсь отсюда, заживём с тобой другой жизнью - обустроим Коралловый остров, всякой твари разведём, имеющуюся приручим, и время будем проводить в философских беседах….

Машина притормозила напротив, опустилось тонированное стекло.

- Отдыхаешь, дедушка? – молодой человек поднял на лоб солнцезащитные очки.

В задней дверце опустилось стекло. Приятной наружности дама пригласила:

- А подойдите к нам.

Я сидел, не шелохнувшись, безучастно взирая на мир, машину и её пассажиров.

Дверца открылась, женщина опустила на землю маленькую девочку в нарядном платьице, подала плюшку.

- Угости.

Малышка сбежала в кювет, встала напротив и протянула гостинец.

- На.

Улыбчивая, пригоженькая, с вздёрнутым носиком и васильковыми глазками – как наша Катюша. Принял из маленькой ручки подношение, а поцеловать, погладить, даже поблагодарить не решился – только поднялся, опираясь на посох. И долго стоял, глядя вслед проехавшей на кладбище машине.

Нет, Билли, если перевернём этот мир, долго трясти не будем.

Развилка.

Налево пойдёшь – в город попадёшь, направо – в коттеджный посёлок, именуемый финскими домиками. Былинного камня не хватает: налево – в тюрьму, направо – в семью. Выбор, как говорится, не велик.

И вот я уже на Сиреневой улице….

Чувствуешь, Билли, моё приближение? Ни черта ты не чувствуешь, а то бы выбежал навстречу.

И я представил…. Бежит ко мне пёс, Катюшин пудель, а в зубах оптимизатор.

Пёс был, оптимизатора не было. Огромный незнакомый ротвейлер обдал меня злобным лаем, прутья ограды слюной.

Чья ты, зверюга? От недоброго предчувствия защемило сердце.

Нажал кнопку звонка – сим-сим, откройся. Ещё раз нажал.

- Какого…. на хрен! – от дома к калитке в трико и майке брюхом вперёд семенил незнакомый мужик.

- Здесь мои друзья жили, - я взялся за прутья решётки и убрал пальцы в тот самый момент, когда клыки ротвейлера готовы были в них вцепиться.

- А теперь я живу, - объявил незнакомец.

- Где прежние хозяева? – продолжил я опасную игру с ретивым стражем.

- А хрен их знает. Мужика, говорят, повязали, а бабу нагнали, – новый владелец дома с пристрастием наблюдал погоню зубатой пасти за моими руками.

- У неё ребёнок был.

- Вместе и вытурили.

- Не знаете куда?

- Я с ними не общался.

Собачья слюна окрасилась кровью. Мне стало жаль псину, и я убрал руки в карманы.

- Как вам дом достался?

- А тебе что за причина знать?

- С мебелью, или прежние хозяева вывезли?

- Хрен они что вывезли – бежали без оглядки. А дом я на аукционе купил вместе с мебелью. Все вопросы выяснил?

- Один остался. В ножку стула закатал рулончик с баксами – если впустишь, поделим.

Мужик опасливо огляделся и понизил голос:

- Ты кто?

- Какая разница? Скажем, прежний владелец.

- Тот, главный бандюган? В бегах что ли?

- Нет, меня и не задерживали. В больнице лежал, - сдёрнул с головы повязку. – Вот с этим.

Пузан присвистнул.

- Убедительно. Только зачем тебя впускать – я и сам баксы найду.

- А понятие порядочности знакомо?

- С такими отморозками? У меня с ними Рэкс разбирается.

- И страха не имеешь?

- А ты попугай, попугай – ушло ваше время. Где теперь твои братки?

- Тебе много не потребуется – одна маленькая дырочка.

Сунул руку за полу френча. Мужик, округлив глаза, попятился.

- Э, кончай, кончай. Что у тебя там?

- Убери пса, - говорю. – Открой калитку.

- Рэкс, - приказал хозяин, - место.

Ретировались оба к дому, а потом ротвейлер вернулся.

- Кому служим? – упрекнул беспринципного пса.

Но времени на диалог не оставалось – с минуту на минуту могут примчаться стражи порядка. И я ретировался.

Видели бы как! Десяток шагов пройду, глаза открою, осмотрюсь на предмет курса, препятствий и прочее, и дальше. Хорошо в престижном посёлке в послеполуденный час почти нет движений.

Топал прочь от бывшего своего, ставшего теперь недоступным дома, и думал, где укрыться от ментов, какие предпринять шаги. Надумал к Елене обратиться – она поможет. Впрочем, последняя информация бросала тень и на её репутацию. Без сомнения она лгала, врала мне, что у Наташи всё в порядке, что живут они с Катюшей, ни в чём не нуждаясь. Наверное, выперли их из коттеджа сразу же после разгрома «Алекса». Никакого за домом наблюдения, никаких ментовских засад и в помине не было. Всё это уловки хитрости зама моего по кадровой политики. Запугать, запрятать, привязать к своему дивану, как домашнего мопсика….

Обидно стало за свою доверчивость. Что же вы за люди такие, параллелики? Есть ли в вас хоть капелька святого?

В душе хаял, а ноги несли прямиком к её квартире - некуда мне более податься, во всём городе Н-ске не к кому обратиться. И не плохо, скажу Вам, несли. Может, переживания последнего часа, как-то доминировали над физическим ущербом, может, привычка прямохождения стала вырабатываться, только шёл городскими улицами более-менее уверенно, выбросив палку у первой многоэтажки. Перекрёстки переходил пешеходными переходами. Светофоры, а их всего-то четыре штуки на весь город, не заморачивали. Хотя бывали скоротечные замешательства, приступы, но без тошноты и головокружительных падений. Обопрусь рукой о стену (ограду, столб), постою, закрыв глаза минутку-другую, и дальше.

Меня замечали сердобольные прохожие:

- Вам плохо? Может, скорую?

Но я пальчиком погрожу – спокойно, граждане, без паники – и дальше.

Куда сложнее турне по городу дался мне подъём на второй этаж. Шаг на ступеньку – удар по мозжечку. Держусь за перила, лбом на них же, а подъездная лестница под ногами, будто канатная над пропастью при шквалистом ветре.

Эх, пробита моя головушка!

Но как ты, оказывается, чувствителен к перепадам высоты, организм без вестибулярного аппарата – каждые пятнадцать-двадцать сантиметров, будто многометровый полёт над бездной. И ведь действительно, вместе с головокружительной неустойчивостью, появился страх высоты, сердце сжимает. А лететь-то тут каких-нибудь пятнадцать-двадцать ступеней, кувыркаясь.

Добрался, жму кнопку звонка. За дверью тишина – ничего кроме трелей. Ещё жму. Наконец….

- Уехала она, - голос за спиной. – Не сказала куда, сказала надолго.

Медленно всем корпусом поворачиваюсь – не дай Бог слететь с катушек. В дверях напротив женщина в фартуке поверх домашнего халата.

- Ключи мне оставила – цветочки полевать.

- Что же делать? – вслух себя спрашиваю.

- Не знаю, - женщина скрывается за дверью, скрипит ключ в её замке.

Ну, конечно, не должно быть Елены дома, я ведь сам сказал: не вернусь, скройся – эти люди свидетелей не оставляют….

Ну и молодец!

Спустился вниз не намного быстрее, чем поднимался. Присел на скамью.

Куда теперь пойти …. бомжаре? Елены нет. Наташу с Катюшей разыскать? Не думаю, что они в городе. Да в таком состоянии скорее обузой им буду, чем заступником. Помыслы вновь возвращаются к оптимизатору – без него ничего не исправить в своей судьбе, этом мире. С тупоголовым хозяином вряд ли сговориться. Как не крути, куда ни кинь, выход один – нужно «брать хазу». Проникнуть в дом, охраняемый псом, найти браслет, который возможно побывал в чужих руках и поменял место хранения, без сноровки и подготовки вряд ли осуществимо. Нужны сообщники – а где их взять?

Сначала мысли мои вернулись к обитателям заброшенного завода, а потом и сам побрёл, подгоняемый поблекшим светилом над западной кромкой горизонта.

На звук моих шагов бичи всполошились у костра. Боря Свиное Ухо, помешивая кипящую в котелке над огнём похлёбку, первым разглядел:

- А, явился, не запылился. Мы уже ОМОН в гости поджидали – думали, сбежал буржуй обиженным.

- Некуда бежать, - присел к костру, скрестив ноги. – Конкуренты всё отняли.

- Знакомо, - трактирщик подул в ложку, отхлебнул.

- Ты мясо попробуй, - советуют товарищи.

- Горяче сырым не бывает - подставляй, братва, чеплашки. Тебе во что, буржуй?

- Не нужна мне ваша похлёбка, - отстранился от костра.

- Ёжики там, - похвастал Макс. – Трёх штук на трассе подобрали.

- А ты никак оклемался? - Кащеевна потянулась к повязке на моей голове, но я уклонился от её руки.

Бичи разлили похлёбку по посудинам и разделили мясо.

- Сегодня всухомятку, джентльмены?

- Принёс чего?

- Не пью и пьяниц презираю.

- А чё тогда припёрся?

- За помощью.

- Нахаляву не работаем, - буркнул Уч-Кудук после долгой отрыжки.

Я без всяких прелюдий:

- Мой дом с молотка пустили, а в нём тайничок с деньгами.

- И в чём загвоздка?

- Пёс во дворе, в доме хозяева. Добудем свёрточек – разделим.

- Больша заначка-то? – поинтересовался Макс, хрустя ежиными косточками на крепких зубах.

- Тридцать пять штук зеленью.

- Это ж поскольку на брата? – сморщила лоб Кащеевна.

- По пять, включая Звезданутого, - сосчитал Свиное Ухо.

- А в рублях?

- А какой нынче курс?

Бичи принялись обсуждать достоинства моего клада.

- Ну, так как, поможете взять? – после продолжительной полемики вернул их к основной теме.

- Вот так прям щас встали и пошли – собаке бошку проломили, хозяев в подпол покидали и занялись твоим кладом, - проворчал Уч-Кудук. – Всякое дело осмысления требует.

- Завтра пойдём, - поддержал его Ванька Упырь, – ты нам хату покажешь, а мы подумаем, как в неё забраться.

- Верно, верно, - согласились остальные.

Поговорив ещё немного о деньгах, необходимом их количестве для полного счастья, бичи стали укладываться на ночлег.

- Ты, Звезданутый, совсем оклемался? – поинтересовалась Кащеевна. – И мужицкие силы вернулись? А то айда ко мне.

Я отклонил предложение.

- Тогда расскажи, кем был, кто дом отнял – а то скучно без водяры.

И я поведал притихшей публике, что явился с другой планеты – жизнь хотел здесь изменить и сделать всех людей счастливыми. Сначала слушатели откликались репликами.

- Вот заливает!

- Что говорить – врать мастак.

- Тебя б так звезданули - не такое плёл.

- А было б здорово.

Потом храпом. Я умолк. Филька Звонарь во тьме приполз, зашептал на ухо:

- Слышь, когда-то и я во всё это верил. По убогости своей в школу не ходил – меня мамка читать выучила. В библиотеке она работала, уборщицей, всякий раз домой несла выброшенные книги. Ребятишки букварь читают, а я Плеханова. Потом сочинения товарища Сталина и Маркса с Лениным осилил. По ним жизнь понимать учился.

- Понял? - спрашиваю.

- Все об одном гундят – работать надо. Только скажи, буржуй, я, скажем, на тракторе без выходных по шешнадцать часов…. А ты что такое сделал, что одет, обут, сыт и ещё зелень в доме прячешь?

- Так ты трактористом работал?

- Не важно. Я вообще говорю, о людях труда.

- А об умственном труде что-нибудь слышал?

- Слышал, только если утром трактор не запречь, нечего учёным и вам, буржуям, жевать станет. Так почему вы все в галстуках, а я в фуфайке?

- Сядь и напиши, чтобы тебя читали.

- Думаешь, не пробовал?

- Стихи, прозу, научные труды?

- Не умничай – я в мыслях писал. Читаю Маркса – нет, брат, вот здесь ты не прав, по-другому надо мыслить и говорить. И домыслился: мамка померла, меня с инвалидности сняли, а потом и из дома выпёрли – сказали, не оформлены права собственности. Вырыл я землянку на пустыре и стал один жить с умными книжками. Читаю, перечитываю, силюсь понять: в чём правда жизни – почему одним всё, другим ничё. Жрать захочу, пойду – кому дрова поколю, кому огород вскопаю, кому воды натаскаю. Не-ет, не пил, а изгоем оказался. Прогнали из землянки – сказали, земля приватизирована. Вот я здесь теперь….

- Пить научился?

- Согревает. Зимой тут жуть.

- Зачем глухим притворяешься?

- Надоели болтуны. Да и не говорун – слушать люблю.

- Деньги добудем, как потратишь?

- Подумаю.

Филька лёг, натянул дерюжку.

- Слышь, буржуй, залазь ко мне – теплее будет.

- Мне не холодно.

- Да ты не стесняйся.

Почему, задал себе вопрос, философствуя, убогий Филька готов поделиться последнею дерюжкой, а миллионер Борисов, поправ законы, отнимает чужое? Неужто Бог не един для всех?

- Я, буржуй, шоколадок куплю на все деньги, - сквозь дрёму вдруг сказал Звонарь.

- Лопнешь.

- Детишкам раздам, чтоб не дразнились.

Наверное, процесс реабилитации повреждённых органов и тканей шёл денно и нощно. Утром после сна, пока Борис трактирщик готовил завтрак из подручных продуктов, я, как доблестный Ланселот, вызвался проводить местную Женевьеру на водные процедуры. Точнее Надежда предложила показать дорогу к роднику незагаженному нечистотами. Ключ рождался на склоне оврага, а на дне его впадал в малюсенький водоём – лужу размером с ванну.

- Я здесь и стираюсь, - объявила Надюха и, как была одета, ухнула в воду.

- Ах, хороша водица! Ох, холодна водица! – вопли купающейся нимфы огласили овражек. – Спускайся, буржуй, потрёшь мне спину.

- Нет, государыня-матушка, не поместимся вдвоём, - пристроился к ключу у его истока и всполоснул лицо.

И вот тут я вспомнил, что контужен, что имею причуды падать под ударами мозжечка. И, как назло, дёрнул головой, и получил подзатыльник, и рухнул в ручей, скатился вниз и попал Кащеевне в лапы.

- Что, худо? – сообразила Надюха, глянув мне в лицо.

Показал на рот – сейчас вырвет.

- Попей, попей водицы, а я тебя вытащу, - Кащеевна взвалила меня на плечо и, надсадно хрипя лёгкими, цепляясь свободной рукой за кусты и скользя гипопотамовыми ступнями по крутому склону, выбралась из оврага.

- Итить сможешь? – поставила меня на землю.

Я тут же сел – земля качалась. Вот чёрт! Сюда шёл ни о чём не думал, в овраг спустился…. Откуда приступ?

- Допру, - объявила Надюха и взвалила на себя, поменяв плечо.

У костра всё было готово к трапезе.

- Буржуй, будешь? – пригласили меня.

- Спасибо, отлежусь.

- Опять его трахнуло, - поведала Кащеевна.

- Трахнуло или трахнула? - хихикнул Упырь.

- Есть не будешь, сил не будет, - заметил Уч-Кудук. – Не поправишься.

- Он же инопланетянин, - вступился трактирщик. – Святым духом сыт.

И дважды был прав.

Я лежал, закрыв глаза, успокаивая карусель. Вместе с ней отпускала тошнота. Идти никуда не хотелось – поспать бы сейчас и проснуться с бодрым чувством, внезапно покинувшим меня в овраге. Между тем, бичи, закончив завтрак, засобирались в путь.

- Идти сможешь, буржуй?

- Да, - поднялся я.

- День жаркий будет, скинь пиджачишко, - посоветовала мокрая Кащеевна. – Пока дойдём, рубашка и штаны высохнут.

- Возьми меня за руку, - попросил, закрыв глаза. – Поводырём послужишь?

Надюха взяла под руку, и бодренько, и скоро проволокла меня от щебзавода до коттеджного посёлка. На краю Сиреневой улицы остановились посовещаться.

- Какой, говоришь, дом, – руководство операцией принял Уч-Кудук, - двенадцатый? Ну, вот что, цыганским табором туда не пойдём – поодиночке, с интервалом. И глазеть во все моргала – всё подмечать, запоминать. Потом каждый выскажется.

Мозговой атаки штурм – Билли на зависть.

- Тебе, Звезданутый, вообще не стоит там светиться – обойди другой улицей.

- Да пусть сидит, - вступилась Кащеевна. – А мы туда и обратно.

- Годится, - согласился Уч-Кудук и дал команду. – Первый пошёл.

И пошёл первым. В ремках бомжа, походкой франта. Артист!

Вернулся с деловым настроем:

- Кучковаться не будем – все по рабочим местам. Вечером обсудим.

И ушёл в город. Следом остальные мужики, прошвырнувшись по Сиреневой.

- Посиди, - Надюха мне, - я шилом.

И ушла на разведку. Когда вернулась:

- Ништяк ты себе дом отгрохал.

- Приобрёл, - поправил я.

- А где ж молодка?

- Думаю, у бабушки. Деньжат добудем – разыщу.

- С таким хренделем ты и ей не нужен будешь.

Я промолчал.

- Куда идём? – спросил, когда покинули посёлок.

- К церкви. Посидишь у врат чуток, глядишь и накидают.

Мне не хотелось попрошайничать.

- Может, я самоходом на базу?

Голос Кащеевны построжал:

- Э, брось свои буржуйские замашки – все должны работать.

- Да я разве отказываюсь – нищенствовать противно.

- А на что ты ещё годишься? Молчи уж, Ванька-встанька – отпущу и упадёшь.

Притащила меня к церкви.

- Садись.

Сдёрнула пандану на низ лица.

- Кепочки не хватает - во что мелочь будешь собирать?

Отыскала картонную коробку, поставила у моих скрещенных по-турецки ног, бросила два медяка.

- Для почину. Ну, я пошла.

Отошла, вернулась.

- Тебе алмаз в дыру вставить – ну, вылитый Будда, индейский бог.

И тут меня осенило.

- Подожди, Надежда, что нам гроши собирать – сработаем по-крупному. Найди какую-нибудь брошку, пуговицу, стекляшку, чтоб по размеру подошла. Я буду брамином, целителем из Индии.

Кащеевна влёт поймала мысль, хихикнула даже:

- Врать ты горазд – а мне б накостыляли.

Вернулась через час с голубым стеклянным глазом от Масяни – полутораметровой куклы, рекламирующей бытовую химию у входа в магазин – и тюбиком клея «момент».

- Это зачем?

- Пальцем собираешься держать?

Помазав клеем око лупоглазой зазывалы, Кащеевна вставила его во вмятину моего лба. Отошла на шаг, склонила голову.

- Тебе идёт.

- Надолго присобачила?

- Кожа отомрёт, и он отвалится.

Взяла меня за руку.

- Здесь бармины не гадают.

Мы прошли вглубь церковного двора, оккупировали пустующую беседку. Кащеевна подвязала мне пандану и распустила закатанные рукава рубашки. Осмотрела критически.

- Ну, какой ты бармин? Если б не седая грива, вылитый цыган из табора.

И утопала, скрипя песком на посыпанной дорожке.

Не похож - много ты понимаешь в индийских браминах.

Попытался настроиться на предстоящий спектакль. Но в беседке, увитой плющом, было прохладно. А снаружи плавился день, журчал фонтанчик, и в кустах малиновка ссорилась с супругом, не желавшим высиживать потомство.

Слипались веки, и я подумал, не прилечь ли на скамейку. Мне нужен сон. Пару часиков живительного сна, и отступит головокружение, улетучится тошнота.

Прилечь не решился, но откинулся на решётку и смежил веки.

Шаркающие шаги, голос Кащеевны:

- Проходите, бабушка, - бармин ждёт вас.

Старушка маленькая, опрятненькая, со скромной улыбкой и добрыми глазами – божий одуванчик.

Грех такой врать, а придётся….

- Садитесь, - указал ей место напротив. – Как вас зовут?

- Антонина Васильевна, - голосок у старушки почти детский.

- Положите руки на стол, Антонина Васильевна, ладонями вверх. Закройте глаза.

Обратил пандану в паранджу, потёр ладони – ну-с, приступим. Накрыл её ладони своими, закрыл глаза.

Надо что-то врать. Вразуми, Господи!

Будто в ответ на моё обращение где-то чуть выше переносицы в черноте закрытых глаз затеплился огонёк. Какие-то линии световые замельтешили, круги, изгибаясь в эллипсы, завращались – светлое пятнышко растёт, растёт, вытесняя черноту. Круги, и линии, и эллипсы вдруг упорядочились в узнаваемую картину. Это….

- Кровеносная система у вас в порядке, и кровь хорошая, и сердце работает без перебоев. Долго жить будете, Антонина Васильевна.

Картинка поменялась.

- Лёгкие чистые. Кишечник, желудок – всё у вас в норме. Не износились, говорю, у вас органы. Зачем пришли ко мне?

- Сыночек у меня в тюрьме сидит. Пришла спросить, дождусь ли. Вернётся он после отсидки или опять с дружками завихрится?

Вот чёртова макумба - чего там наплела? Ведь русским языком сказал – целитель я, брамин из Индии.

- Я вас, Антонина Васильевна, внутренней энергией заряжу, чтобы сына дождались. И письма ему шлите бодрые – объясните: жить можно и судимому, главное знать для чего.

- Руки у него золотые, - лопотала старушка. – За что не возьмётся, всё сделает. Ой! Чтой-то ваши руки стали горячими ….

Получилось! Я ведь только подумал о внутренней энергетике – не плохо бы…. Стало быть, действительно могу исцелять людей. Ай да «подставка для чернильницы»!

Вернул пандану на лоб.

- Откройте глаза.

Старушка засуетилась, достала в узелок завязанный платочек.

- Чего я вам должна?

- Ничего. Копите деньги на посылку сыну.

- Я как будто заново родилась, такая бодрость, - развязала узелок, из комка купюр, серебра и меди извлекла смятую десятку, с мольбой взглянула. – Хватит?

- Хватит, - я пожал ей пальцы. – Спасибо.

Антонина Васильевна ушла. Кащеевна заглянула, кивнула на мятую десятку.

– И всего-то?

- Поищи клиентов поденежней.

Следующая пациентка по всем приметам была при деньгах. Была она упитанная и жаловалась на полноту.

- Уж не знаю, какому богу молиться – все диеты испробовала, целое состояние извела. Вы что посоветуете?

- Я вас сделаю изящной, сколько заплатите?

Толстушка поджала губы:

- А вы, сударь, не шарлатан?

- Вы кем работаете?

- Работала бухгалтером, сейчас у меня своя сеть торговых точек.

- С компьютером, стало быть, знакомы. Наш мозг тот же компьютер, и если с нами что-то происходит, то первопричина в нём – где-то, что-то глючит. Сейчас я вас перепрограммирую, и вы будете хотеть, и потреблять пищу ровно в таком объёме, который требуется для поддержания изящной формы. Сколько заплатите?

- Вы программируйте, я решу.

- Положите руки на стол ладонями вверх, закройте глаза.

Опустил пандану на низ лица, накрыл её ладони своими.

Вот она, святая святых – хранилище человеческого мозга. Вот и он, самый наисложнейший в мире компьютер. Где тут, какая ячейка заставляет вас, мадам, обжираться?

Нет, так, пожалуй не найти – метод тыка не проходит. Нужна система.

Вот тебе пончики в меду, балычок осетровый – что ты, лапушка, больше любишь?

Ага, вижу активность в связке нейронов. Ну-ка, ну-ка….

Ну, зачем же напрягаться? Добрый доктор Айболит никому не навредит….

Неспешное ковыряние в клетках чужого мозга было кошмарным образом прервано церковным перезвоном. Пациентка моя прянула в сторону.

- У вас, у вас…. – она пятилась и указывала перстом на мой лоб, – там светится.

- Это глаз Шивы. – Я прикрыл его панданой. – Сядьте и успокойтесь – сеанс ещё не закончен.

- Ничего не надо больше, – она извлекла из ридикюля и бросила на стол банковский билет достоинством в тысячу рублей. – Спасибо.

И ретировалась.

Светится…. хм. Почесал масянин глаз сквозь материю. Этого ещё не хватало – чтобы организм срастался с инородными телами. Мало мне лишней дырки в черепе….

Явилась Кащеевна, цапнула купюру со стола.

- Да ты сущий клад, буржуй! И бить не будут?

- Не будут. Хватит на сегодня?

- С лихвой.

- Я не о деньгах. Может, на базу пойдём?

- Пойдём, только загрузимся.

И загрузились – шесть пакетов со всякой снедью.

- Не понесу, - заартачился. – Меня и так швыряет.

- Миленький, два пакета с хлебушком, - уговаривала Кащеевна. – Тебе падать мягче будет.

- Зачем столько водки набрала?

- Разве это много – на полдраки не хватит.

- Вы ещё и дерётесь?

И подрались….

Сначала сидели, ели и пили, потом только пили. Я всё пытал, когда же главную тему обсудим? Не мельтеши, успокаивали, на трезвую голову плохо думается. На пьяную, оказалось, не о том. Сели в карты играть на ту мелочь, что раздобыли в городе днём. Заспорили. Звонарь вдруг схватил Упыря за каштановые космы и другой лапищей – бац! бац! – в морду. А потом оттолкнул прочь, и Ванька угодил задницей в костёр. Некоторое время дёргал конечностями, пытаясь подняться, а потом как взревел, как вскочил и бросился на Фильку. По дороге зацепил трактирщика, и покатились с ним кубарем. А штаны на заднице уж дымом занялись. Уч-Кудук хотел было залить, да получил такого пинка в пах, что плеснул воду на дерущихся и принялся охаживать их котелком. Вскоре равнодушных не осталось вовсе. Притопала Кащеевна, отходившая по нужде, полюбовалась на клубок запутавшихся тел и навалилась сверху. Послышались вопли:

- Ай, падла, не кусайся!

Я побрёл прочь. Мне надо было выспаться.

Наверное, привыкать стал к запаху падали и нечистот. Проснулся ранним утром бодрый, полный сил – лёгкие с упоением пили воздух и готовы были разорвать грудную клетку. Вчерашних хворей след простыл. Надолго ли?

Захотелось, сильно-сильно захотелось пробежаться на зоре. Босым, ещё лучше голым до оврага и ручья. Искупаться, вымазаться в глине и носиться голубым осотом, чтобы роса с бутонов омыла тело.

Выглянул в окно – занимался ясный день, а внизу туман крыл землю. Скинул одежду.

И-эх! Где мои семнадцать лет?

По-ковбойски – опёршись рукой о кирпичную кладку – сиганул в оконный проём. Уже в полёте, опомнившись, догнал командою «держать!» - и плавно опустился на лопуховый лист.

Я могу летать!

И я летел над землёй семимильными шагами – мог бы и овраг перепрыгнуть, но мне туда не надо.

Вода в ручье была холодной ровно настолько, чтоб освежить.

Тело взбодрилось, стряхнув остатки сна. Голова ясная и никаких симптомов вчерашних каруселей. Кажется, слух прорезался и зрение улучшилось. Может, и вмятина затянется?

Потрогал Масянин глаз – ты ещё здесь? Сидит крепко – видать, надолго.

Будущие мои подельщики тоже поднялись – сгрудились у костра, отдавая дань похмелью и утренней прохладе. Заваривали чефир в котелке и переругивались, выясняя зачинщиков вчерашней потасовки.

У Ваньки Упыря от огня пострадали не только штаны, но и задница. Теперь он лежал на животе и матерился, постанывая.

- Что твои слюни? Мази надо какой…. Чеши в город, принеси Вишневского - говорят, помогает.

Кащеевна плевала ему на голые ягодицы, а потом вылизывала языком, в перерывах убеждая:

- Заживёт, как на собаке – первый раз что ли.

- Ты, буржуй, как? – заметил меня Уч-Кудук.

- Нормально, - присел к Упырю. – Больно? Вытяни руки, поверни ладошки.

- Чё те надо? – окрысился погорелец.

- Боль сниму, а может, и подлечить удастся.

- Не артачься, Ваня, - Кащеевна вмешалась. – А то, как цапну….

- Закрой глаза, - приказал Упырю и сам закрыл.

Вот он, Центральный Упырёвский Компьютер ….

Господи! Сколько здесь хлама! Просто органически чувствую – клетки мозга пропиты ядом недоверия, ненависти и презрения. И трусость тут, и жестокость, и….

Чистить тебя надо, приятель, основательно.

Подобрался к чувствительным нейронам – а ну-ка хватит, успокойтесь.

- Зашибись, - млеет Упырь. – Кончай, буржуй, а то хуже сделаешь.

- Заткнись!

Программирование на скорейшее заживление пострадавших тканей беспардонно прервала Кащеевна. Подкравшись сзади, она сдёрнула пандану.

- Смотрите! Видите? Он светится.

Бичи вытянули лица на светящийся в полумраке цеха Масянин глаз.

- Как тебе это удаётся? – удивился Уч-Кудук. – Может ты и впрямь ненашенский?

- Легко, - сунул руку в костёр, выдержал паузу, вынул, вытер, показал – нет ожога.

- Да ты супермен, - присвистнул Макс.

- Если б у тебя хрендель так работал, - посетовала Кащеевна, - суперменски.

- Что-то здесь не вяжется, - покачал лысой плоской головой Свиное Ухо. – С такими способностями…. Скажи, что в дому прячешь? Зачем нас на разбой толкаешь?

И я сказал:

- Аппарат там, прибор связи с моей планетой. Если добудем, каждого сделаю счастливым. Обещаю.

- Как он выглядит, твой аппарат?

- Вместе пойдём – я не ошибусь.

- Ну, вот что, - Уч-Кудук прокашлялся. – Обстоятельства меняют диспозицию. Снова пойдём на разведку. Прибор счастья это не дрёбанные баксы – ошибки быть не должно. Понаблюдаем усадьбу с задов – что да как. Как хозяев обмануть, как собаку извести.

- Я знаю как, - заявил Афганец. – Вечером покажу.

В разведгруппу Уч-Кудук отобрал трактирщика и Филю Звонаря. Меня попытался пристроить к делу:

- Ты бы, пока мы в дозоре, сходил с Надькой в церкву – глядишь опять чего на вечер сварганили.

- Нет, нет и нет – никаких пьянок, пока дело не сделаем. Добудем прибор счастья, каждый день будете хмельными и с похмелья не болеть. Да и мне отлежаться надо – не дай Бог, голову скрутит в неподходящий момент.

Последний аргумент бичи сочли убедительным.

Трое разведчиков ушли в город, Афганец на свалку, Кащеевна на трассу - собирать дары автострады.

- Иван, - я подкинул в костёр и прилёг, - почему тебя Упырём прозвали?

- Это ещё в детском дому. Мы пацанами, как на ночь ложились, страшилки всякие брехали – про упырей, вурдалаков – кто что знал, или придумать мог. А я рассказывать не умел, надо мной смеялись. Зря, говорю, ржёте, я и есть упырь всамоделишний – пока спите, кровь из вас сосу. Вон Тёмка какой бледный – скоро всю из него до капельки выпью. Артём рядом со мной спал. Все ребята засмеялись, и он тоже. Ах, так, думаю, ну погодите – я вам устрою. Проснулся ночью, когда все спали, проткнул булавкой Тёмке палец на ноге и всю кровушку выпил, до капельки.

- Врёшь.

- Вру, конечно, но пристрастился. Стал по ночам ребятам ноги протыкать и из ранки кровь сосать. Потом поймали – воспитатели грозились в психушку сдать, а ребята били. Не помогло – стал упырём по жизни.

- И здесь пьёшь?

- А то.

- Догадываюсь у кого.

- Да в ней дурной крови больше половины. Да ежели с неё её не стравливать, она лопнет от давления.

- Дознаются, убьют тебя. Хочешь, излечу?

- Подумаю.

Явился Макс с куском гудрона и ржавым ведром, развёл огонь пожарче. Внёс разъяснения:

- Это будет капкан для собачьей пасти. Я на Енисее рос – у нас волков так ловят. Серые на чистый лёд неприпорошённый снегом ступить боятся, с берега рычат и зубы скалят. А мужики их палками с гудроном травят. Кто цапнет, тот и влип – зубы-то не разжать. Затаскивают сердешного на лёд и колотушкой в лоб.

- Ты и колотушку будешь делать?

- Зачем псину изводить – лапы свяжем, ноги свяжем: алиби для хозяев.

Пришла Кащеевна, принесла двух ежей, погибших под колёсами автомобилей. Бросила Упырю кота:

- Почмокай, Ванечка – ещё тёплый.

Упырь ножом вспорол пушистую шёрстку, припал губами. Закончив сатанинский пир, ощерился окровавленными зубами.

- Кайф!

- Утрись, - мне стало противно.

Кровосос облизал губы и зубы, почмокал, вычищая дупла. Я вооружился палкой, приготовленной Максом для собачьего капкана. Упырь лежал на животе, целясь голой обгорелой задницей в потолок. Велико было желание приложиться к ней дрыном.

- Ладно, ладно, - Упырь ткнулся лицом в рукав, утёрся. – Давай без нервов.

Изладив капкан на ротвейлера, Макс уступил место у костра Кащеевне.

Вид свежуемых зверьков поверг в глубокое уныние.

- Пойду в темницу, здесь не уснуть.

Перед закатом меня окликнули.

Бичи поели и были трезвыми.

- Значица так, - Уч-Кудук излагал результаты разведки. – Забрались с задов на сарай и весь день наблюдали. И вот к какому выводу пришли – ночью мы туда не пойдём. В конце дня, когда хозяин возвращается с работы, они всем семейством уезжают на озеро. Остаётся только собака.

- Считайте, её нет, - пообещал Макс.

- Тогда у нас будут три-четыре часа на поиски твоего прибора счастья.

- Если он на месте, найдём сразу.

- Ну, хорошо, давайте решать, кто пойдёт.

- Проще сказать, кто не пойдёт, - заметил Макс. – Упырь ходить не может, Надюха забор не перелезет.

- Остальные все согласны? – спросил Уч-Кудук.

Отказавшихся не нашлось.

Только зачем такая свора за одним единственным оптимизатором? Хотят в доме чем-то поживиться? Это я подумал, но вслух ничего не сказал, а пошёл в свою темницу набираться сил.

Потом притопал Уч-Кудук. Продемонстрировал финку:

- Видел? Если что не так, в бок воткну. Теперь, как на Страшном суде – зачем рвёшься в дом?

- Хорошо, скажу как на духу. Наручный серебряный браслет – лежал в правом верхнем ящике стола в крайней комнате второго этажа. Могу и не ходить – принесите, я научу им пользоваться.

- Это и есть твой прибор счастья?

- Да, но он закодирован на меня. Прежде, чем исполнять чьи-либо желания, он должен побывать на моей руке.

- Мудрено, - гость поверил и убрал нож.

- Почему тебя зовут Уч-Кудук?

- Я весь Союз пёхом исходил – Три Колодца замечательное место.

- Назвался бы Ходжой.

- Погонялова не выбирают.

- Как бичом стал?

- А это суть моя – не могу осёдло жить. Я ведь дальнобойщиком по молодости был, зарабатывал прилично, только с бабами не везло. Одна ушла – не могу, говорит, всё время ждать: я молодая, любить хочу. Вторая. Третью сам прогнал, застукав с соседом. Дорога спасала от сердечных проблем. КАМаз родным домом стал. Потом авария – руки-ноги срослись, так эпилепсия привязалась. Права отняли….

После минутной паузы Уч-Кудук:

- Я и отсюда подумывал дёрнуть, поближе к зиме на юга перебраться, а тут ты со своими байками….

Закинув руки за голову, я смотрел на звёзды в оконном проёме.

- Хочешь фуру, которую заправлять не надо, которая сама будет катить по дороге, пока отдыхаешь?

- Это у вас такие есть? А права?

- От эпилепсии я тебя хоть сейчас вылечу.

- Велик соблазн, но остерегусь – шибко ты мне подозрительным кажешься. Вот покажешь прибор, буду верить.

И он ушёл….

За моим домом, оказывается, росли берёзки. Птички, бабочки, цветочки, грибочки. Никогда не обращал внимания, а как славно здесь можно было гулять с Катюшей вместо тесного и душного городского парка.

К забору примыкал сарай. Прежде наверняка видел, но не обращал внимания – хозяйством ведала Наташа. Уч-Кудук взобрался на него и вёл наблюдение за усадьбой, а мы прятались в берёзняке, отлёживаясь до поры до времени.

Долгожданное: ку-ку, ку-ку….

Макс заковылял к стальной ограде:

- Гав-гав! Где ты, пёсья морда?

Вот он летит во всей красе, могучий страж усадьбы. Макс протолкнул сквозь прутья ограды палку с гудроновым набалдашником.

- Фас, подлюка!

Ротвейлер цапнул и не смог прокусить палку. Не смог и зубы вырвать из гудрона.

- А, влип, очкарик! – Уч-Кудукова голова показалась с крыши сарая.

- Прыгай скорей, вяжи его! – хрипел от напряжения Макс. – Не удержу-у…!

Уч-Кудук повис на руках, но прыгать поостерёгся:

- А он ни того, палку не перекусит?

- Вяжи, сука! – Макс от рывков ротвейлера разбил в кровь лицо о стальные прутья.

Уч-Кудук прыгнул с крыши. В этот момент пёс вырвал палку из рук десантника и закружил с ней, пытаясь вырвать клыки из цепкой хватки гудрона. Уч-Кудук крался за ним, одну руку вытянув перед собой, а вторую сунув в карман. Но не верёвку извлёк, а финку. Подгадав момент, прыгнул на собаку. Два коротких удара….

Вид недвижимого, окровавленного пса повёрг меня в уныние. Нет, более того – в какое-то полуобморочное состояние. Будто не со мной это происходит, а видится со стороны или в недобром сне. Мне подумалось, если остановить кровь, то, возможно, ещё смогу спасти пса….

Опустился перед ним на колени.

- Идём, чего ты? – трактирщик толкнул меня в плечо. – Время дорого.

В каком-то сомнамбулическом состоянии попал в дом.

- Где твой кабинет?

Указал на лестницу. Поднялись на второй этаж, толкнули дверь. Вот он стол дубовый.

- Здесь, - я дёрнул ящик, – закрыт.

- Сейчас, - Макс прыг, прыг на одной ноге по лестнице, держась за перила, вернулся с кухонным топориком.

- Дай, - Уч-Кудук вырвал никелированный томагавк.

Одно движение и ящик с треском распахнулся. Дальнобойщик бросил его на стол.

- Где?

Ящик был пуст. Не было оптимизатора и в других отсеках стола.

- Искать, искать, - требовал Уч-Кудук. – Весь дом вверх дном.

- Чего ищем?

- Серебряный браслет.

Бичи ринулись зорить дом. Мой бывший кабинет опустел. Я рухнул в кресло.

Нет, оптимизатора. Все труды и жертвы были напрасны. Надежды растаяли, осталась горечь разочарования. И страх. Как смогу жить в этом мире неуправляемых стихий и варварских нравов? Лучше мне умереть.

А. Агарков. 8-909-071-13-94

п. Увельский 2010г.

Чтобы написать комментарий - щелкните мышью на рисунок ниже