Всю ночь шёл снег. Дин спал… Или грезил?.. Или скитался?.. Где-то в ночи…

 Белый оснеженный сосок террикона манил. Дина несло его безумие сквозь тонкое страстное дрожание кружева ночи, безвольно напрягшейся в ожидании наслаждения…

 В раздвинутые улицы, в разложенные площади, в капли света, в пятна смерти, меж сонных тканей – в огромное Ничто, в неохватное Никуда, в безмерное Никогда и в немыслимое Всегда. В получасе от бреда, в за-полночь от веры, в плевке от бездны… Застуженный чёрным. Опутанный горящим. Зачатый в тоске. Выросший во зле. Нашедшийся в яме. Оплаканный псами. Осенённый Ангелом. Наследовавший Крылья. Настигший Зорю…

 В синее небо – чёрным деревом – золотой звездой – голубым льдом – белым лицом – серой душой – прозрачной слезой. В отрубленные руки, в растерзанные ветви, в распластанный вой – прямо, прямо грядущей струёй…пламени… – в Бога.

 Бежал по стёклам, кричал в стены, лежал в земле, плыл в пустоте, молил трупа, застыл в тысяче, захлебнулся в сотне, окоченел в единице, раскрылся в нуле – в Осмусе...

 Наполненное витающими духами унесённых, растворившихся, сгоревших прекрасно-мучительной жизнью людей, столетней, тысячелетней бездной, разнузданной и настоящей, оголённой от оков мысли и сияющей, пробившись через виевские веки к солнцу, никогда не заходящей звезде Осмуса, бессмертия, безвременья…

 А утром – в разорённые глаза свои – белый… белый…снег…

 Зима взяла землю ласково и жестоко. Оглушила снегом, притупила голод, уняла осеннюю боль. Наполнила вечной сказкой, замёрзшей и обжигающей.

 Она обманула землю, накинув на неё саван мнимого оцепенения – эпилептическая белизна сменила томительную черноту ноября. Но человек остался беспокоен, не поверив обещанному забытью, тотчас начал топтать язычницу ногами. Недоступны ему оказались только деревья, стены и крыши. Днём их ласкало солнце и северный ветер. По ночам кололи звёзды и гладили заскорузлые ладони ледяной темноты. Но обман остался обманом. Декорации сменились, а на сцене остался всё тот же человек, только теперь ему было холодно и не было ему ни покоя, ни забвения…